ЛУНА  МТАЦМИНДЫ

 

Еще такой безмятежной не рождалась луна,

Млеет в мудром безмолвии, как заката струна.

Голубым бисером теней окаймлен томный лес,

Таким чутким, таким нежным не помню свод небес.

Луна, словно ирис цвета золотого руна,

Феерией лучезарного легкокрылого сна

Блещут Кура и Метехи в зареве белизны;

Незабвенное рождество божественной луны.

Душа гения царственным тут почивает сном,

И горююшее кладбище шелковых роз венцом

Милосердно коронуют созвездья с высоты,

Поэт с ночью тут делился мыслями сироты.

И готов я – лебедь грустный перед гибелью спеть,

Только как ночь дух лелеет – описать бы успеть,

Как чудом окрыленная волшебная краса

В мечтах до небес раскрыла синие паруса,

Что от близости кончины гаснут, как лампады

Скорбной песни лебединой звучные каскады,

Как дух мой гордый в твореньях костром музы пылал,

Что иным, кроме пышного, смертный путь не бывал,

Что на этом пути дрогнет и поэт удалой,

Как ниспослал нам создатель этот бархат ночной,

И что, призраки, подле вас готов я умереть,

Как царь поэтов с песнями принимаю я смерть.

Будет звенеть в столетиях моей лиры струна,

Еще такой безмятежной не рождалась луна!

 

1915

 

– —  – —  – —  – —  – —

 

 

ГЕТЕРА

 

Течет легенда из глубин веков,

Что будит полночь благозвучье лир,

Во плотоядном омуте грехов

Гетера Ксантэ устроила пир.

В сладострастных блаженствах Эроса

Трелят песни и голоса струны,

То нежные, как стон альбатроса,

То жгучие, как ласки сатаны.

Захмелевших мужчин хохот и гнев,

Диким азартом раскаленный пляс,

Звенит с жалостью палящий напев,

Тянется нитью мелодичный глас.

Рекой нахлынувшие голоса –

Лад богохульный, искушения,

То восторгом тревожит небеса,

То спущен до недр сожаления.

Пьется море винного нектара, 

Гудит оргия в цвете торжества,

Но заскучала что-то гетера –

Все навеселе, а она трезва.

Плавно гаснет люстра небосклона,

И растаяв, догорает луна,

С восходом, с баловством селадона

Рассвет подкрадывается с окна.

Как парус всплыло в волнах зефира

Златокудрое облачко зари,

Нагой гетеры дрожит фигура

В ожидании блаженной поры.

Вдруг разнузданно кто-то из гостей

Сорвал бархатный занавес с окна

И вал ревнивых солнечных лучей

Ворвался мощью грозного огня.

С неукротимой силой воссиял

Стан гетеры мерцанием страстей,

Мгновенно умолк бушевавший зал, –

Всесильность красы пленила гостей.

Стояла Ксантэ на виду, дабы

Отдаться чувствам плотью и душой,

Удрученная коварством судьбы,

Вознесенная своей красотой.

Нимбом венчал облик божественный,

Вьющихся волос золотой фонтан.

Сверкал ярче, чем перл естественный,

Гетеры Ксантэ обнаженный стан.

Грудь ее точно тесаный мрамор,

Светилась пышно хлопка белизной,

Вдруг, возле стены стоящий скульптор 

Крикнул бесстыднице: ”Ксантэ, постой!

Держись так, затаи волнение

И не шевелись, как бога молю,

В веках обретешь поклонение,

Я тело твое бессмертьем залью.

Хочу, чтоб твои бурные года

Прелестью неугасимой цвели,

Будешь жить молодой, даже когда

Тень твоя с лица исчезнет земли!”

Зодчий напрягся на мгновение,

Взял землю, смешал, скатал, закрутил,

И в вечноживое творение, –

Чему цены нет, глину воплотил.

И стоит в храме в лице божества,

Как Афродита оживленная,

Блестит кумиром и в веках жива

Фигура Ксантэ обнаженная.

Раз мы в раздумья погружаемся,

Мысли колышат колыбель мечты.

Вопрос в том, – кому поклоняемся,

Кто же богиня любви, красоты?

Благоговеем перед чьим лицом,

И что есть нашей молитвы предмет,

Афродита ли в соборе святом

Иль прелестной гетеры силуэт?!

 

1914

 

– —  – —  – —  – —  – —

 

 

Я  И  НОЧЬ

 

Пишу я эти строки и ночь тает, догорает

И зефир, в окно влетевший, сказ полей излагает.

 

Лунный фосфор приволье живопишет серебром,

И сирень от ветерка колышется под окном.

 

Синеокий небосклон в размышлениях ночных

Охвачен чародейством, как рифмами этот стих.

 

Местность бледна словно смерть, под саваном улеглась,

Но полна чувств, как дух мой, в этот полуночный час.

 

Не разгадать никому тайну моего сердца,

С давних пор в душе ношу, пестую как младенца.

 

Не уступлю я друзьям и по сказочной цене,

Что навек затаено в недоступной глубине.

 

Не украдут клад мыслей миг слаще сласти самой,

Женские объятия, страсть взыгравшая волной.

 

Тайник сердца не ограбит – шепот в бреду полусна,

Вина искрометного кубок испитый до дна.

 

Лишь чудо-ночь бессонная, что в окне мерцает,

Белая ночь всю исповедь души моей знает, –

 

Что выстрадал в сиротстве от счастья гонимый прочь,

            Пока жив, вдвоем пребудем в вечной скорби я и ночь.

 

1913

 

– —  – —  – —  – —  – —

 

 

МЕРИ

 

Той ночью, Мери, тебя венчали

В вспышках молнии церковных лампад,

Тосковал вечер – гавань печали,

Как об увядшей весне листопад.

 

Трепетал, мерцал пламени язык

Стонавших с болью оплывших свечей,

подобно воску, твой умильный лик

Под тенью грусти казался бледней.

 

И гудел купол огнем пылая,

Разливался роз хмельной аромат,

Но мольба кротких невест иная

О сокровенном, что в душе хранят.

 

Плетенье словес… Верности обет…

Видел я печаль, жгучие муки…

Правда на божий не выплывет свет, –

Было празднество иль скорбь разлуки.

 

Обман над верой пополам с грехом,

Брал верх открыто; бил в набат звонарь,

Плененья красы золотым кольцом

Был очевидцем священный алтарь.

 

Бросил я навек паперть собора

И растворился в темноте ночной,

Дрогнула будто небес опора,

Злобствовал ветер и дождь проливной.
 

Мысль о потере душу терзала,

И нахлынула горьких дум волна,

Сил лишенного вдруг удержала

Твоего дома сырая стена.

 

И подкошенный под корень горем

Стоял, выбитый роком из седла,

Листья осины бурлили морем,

Метались с гневом пленного орла.

 

И сочувствуя, как в скорби родня,

Шептались, Мери, кто знает о чем?

Судьбу, что люто обошла меня

Унесло, словно перо ветерком.

 

Поблекли лучезарные цвета,

Бессильна мольба пред гордыней зла,

И улетела сизая мечта,

Блеснув улыбкой, слезой отцвела.

 

К чему улыбка моя грешника

Пред помпезностью небесных лучей?

Кому ж пел моего ”Могильщика”,

Иль исповедь ”Я и ночи’’ моей?

 

Вновь падал дождь, как падал я духом ...

Заплакал горько, кипящей слезой,

Как Лир – владыка, единым духом

Брошенный на дно жалким сиротой.

 

1915

 

– —  – —  – —  – —  – —

 

 

         ПЕСНЬ  ПЕСНЕЙ  НИКОРЦМИНДЕ

 

Воспеть кумира

Настройся, лира!

Взошло светило –

Красы мерило.

Кто соорудил,

Как соорудил!

Небом нарядил.

Велик дар богам –

Никорцминдский храм.

 

Чародей мольбой

И тонкой резьбой,

Чудо-пальцами

Вязал пяльцами.

Знать бы, кто вознес

Или как вознес,

С душой преподнес

Жемчуг небесам –

Никорцминдский храм.

 

Вот бесценный клад,

Завидный уклад,

Звенит камней лад,

Цветет, словно сад.

Ваятель творил,

Мудростью творил,

И путь озарил

Грядущим векам –

Никорцминдский храм.

 

Куполов декор

И колонный сбор, –

Всё в красы огне,

Будто сон во сне!

Зодчий, кто воздвиг,

С талантом воздвиг,

Высшего достиг,

С богом пополам, –

Никорцминдский храм.

 

Во славу царит

И в окнах горит

Свеча успенья,

И всепрощенья.

Знать бы, кто зажег,

Молнией зажег,

Храни память бог.

Прошел по годам –

Никорцминдский храм.

 

Величья геммой,

Как диадемой,

Звездный час настал,

Храм короновал.

Тот, кто вышивал,

Когда вышивал,

Прелесть даровал.

Вечный восторг нам –

Никорцминдский храм.

 

Гибкость и точность

И непорочность,

Расцвести стремясь,

Как мечта сбылась.

Блеск и контрастность,

Щедрость и ясность,

Веры всевластность...

Вот скит божествам –

Никорцминдский храм.

 

Дух твой кристальный

Национальный,

Убор портальный,

Свод триумфальный

Создатель возвел

И солнцем взошел

На красы престол,

На радость глазам –

Никорцминдский храм.

 

Чары убранства,

Роскошь пространства,

Надменность жар-птиц,

Прелесть без границ...

Крылья б, чтоб взлететь,

Высоко взлететь,

Небом овладеть,

Навстречу зарям –

Никорцминдский храм.

 

Окрыленному,

Озаренному,

В веках нетленность

Даст современность;

Олимп зодчества,

Венец творчества,

Праздник грации,

Гордость нации...

Сверхизящен  впрямь –

Никорцминдский храм!

 

1947

 

– —  – —  – —  – —  – —

 

          ВЕТЕР

 

Ветер мчась, ветер мчась, ветер мчась

Встряхнув сад, усилил листопад…

И склонил на свой лад лесной ряд,

Где вянешь, где таешь осерчась?

И дождь льет и идет снегопад,

Не верится, чтобы ты нашлась!

Все образ твой вижу я, мечась,

Всюду, каждый миг и каждый час!..

Навел туман мыслей, дух потряс –

Ветер мчась, ветер мчась, ветер мчась…

 

1924

 

– —  – —  – —  – —  – —

 

 

ОСИНЫ

 

Коль ветер тумана белый атлaс

Как парус развесит, чаруя глаз,

Листья осины, как рать ополчась,

Прошепчут все враз стародавний сказ.

 

Сказ тот колдует и пьянит меня.

Хмелею, как от старого вина.

Гроздь утерянных заоблачных грез

Шью я золотом ромашек и роз.

 

С тех пор немало утекло воды,

Мигами счастья, годами беды.

Жили, уснули без мирских забот,

И попал свод листьев в круговорот.

 

Судьба от ветра долу склонена,

Блещет инеем моя седина,

Узнать бы, где ты чахнешь столько лет?

С кем, чего ради? – Ответа нет.

 

Листья осины с болью стонали,

Время и цветы нас обвенчали,

Давно все было и век был другой,

Ты была принцессой, а я – слугой.

 

1915

 

– —  – —  – —  – —  – —

 

 

ГОРЫ  ГУРИИ

 

Ямщик, гони лошадей!

Страсть как жажду вкусить прелесть весенних гор зеленых,

Спешу одолеть океан горьких мыслей исконных!

Как к лицу горам дивная листьев вешняя краса!

Как золотит поля прозрачная хрустальная роса!

Эмаль неба зеркальная столь смиренна в этот раз,

Что заметит и ангела стерегущий зоркий глаз.

Кипарис то трепещет, то как сокол замирает,

Штормит морем и бушует, когда ветер обижает,

Родник чистоты кристалла страстью небесной льется,

Мечет громы, с троном лавра за владения бьется.

Водопад с горы скользящий, позолоченный лучом,

Ниспадает, и пенистым брызгается молочком.

Потайной голос тишины слышу душу затаив

И увлекает крыльями музы бешеный порыв.

Села Гурии, как ульи в надоблачной вышине,

Возрождаются, суетясь, рады жизни и весне.

Прислушайтесь! Кто-то  запел звонким тембром в далеке,

Не поют такие песни ни в одном земном уголке.

Нигде так дух не тревожит ратный ветер волненья,

Не грозится потопом буйный поток несмиренья.

Нигде больше не целуют с подобным влечением,

С такой жаждою, пламенем и с таким забвением,

Так не заманят в озеро загадочных огоньков,

Как в этой стране чудной – девы стройнее тростников.

Ямщик любезный!

Коль их ласки мне век не дождаться,

Изящность гор весенних зовет ею любоваться.

Так гони же коней вихрем, с страшной вести быстротой,

Потряси душу поэта оснеженную тщетой!

 

1914

– —  – —  – —  – —  – —

 

         СИНЕВА  ИЛИ  РОЗА  В  ПЕСКЕ

 

О, матерь божья, дева святая!

Как в мокром песке розовый бутон,

Дорога жизни моя крутая –

Неба синева, несбывшийся сон.

 

Если небосклон вновь озарится, –

Хмельной от вина и бессонницы,

В грехах каяться и помолиться –

Склонюсь пред нимбом богородицы!   

 

Хмельной от вина и бессонницы,

Паду я ниц у храма дверей,

Потрясет собор грохот звонницы,

И вспыхнет отблеск святых алтарей.

 

И скажу тогда – явился певец,

Лебедь раненный мечтанья копьем!

Перед тобою сломленный гордец,

Любуйся его сумрачным лицом.         

 

Насладись видом угасших очей,

Что раньше были росой зажжены,

От кутежей и бессонных ночей

Злостью возмездья ныне пленены.

 

Оседлан пегас, но какой ценой?!

Вот, что готовит одописцам рок,

Гордый дух в мольбах гибнет под пятой,

Как растоптанный щуплый мотылек.

 

Кто же мне воздаст радость должную –

Изгнаннику из райского сада?

И где мне найти – вновь милость божью,

Коль горю в огне страшного ада.

 

Когда на пути, проклятом судьбой,

Свершится кара провидения,

Я не услышу глас твой пресвятой

Пред судилищем откровения.

 

Наложу руки на себя, мой прах

Лошади умчат быстрее птицы,

Хмельной и жалкий, скоро, во весь мах

Ввергнусь в глубину сырой гробницы.

 

О, матерь божья, дева святая!

Как в мокром песке розовый бутон,

Дорога жизни моя крутая –

Неба синева, несбывшийся сон.

 

1917

 

– —  – —  – —  – —  – —